Читаем без скачивания Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Опять не понимаю.
— А мы сейчас с тобой пойдем в нашу столовую, вот держи талон, и я тебе дорогой все объясню.
Николай Иванович взял клочок бумаги, на котором стояли печать и дата.
В столовой народа было немного. Пахло щами. Сели за стол. Николай перевернул розовую капусту ложкой, отхлебнул — горячо, но очень хотелось есть.
— Говорите, что там у вас? — спросил он лейтенанта.
— Поешь сперва, а впрочем, как хочешь… Ты ведь сестрорецкий, ну а Тосненский район знаешь, наверное? — без паузы спросил он.
— Ну знаю, я все районы знаю, мальчишкой облазил всю область.
— Там теперь немцы.
Николай положил ложку: у него там были родители, сестра, друзья…
— Как же так — там немцы? Когда? — только и спросил.
— Недавно, и нам не хватает людей.
— Каких людей?
— Ну тех, которые бы помогали нам, сообщали о том, что там есть и что замышляется.
— Вы же мне не доверяете!
— Дурачок, просто майор никак не мог проверить, действительно ли ты сестрорецкий. Все архивы-то вывезли. Черт его знает, как теперь проверить?
— Ну так надо доверять.
— А я тебе и доверяю. Если согласен, пойдем сейчас прямо к нашему начальнику отдела.
— Какого отдела?
— Узнаешь.
Николай степенно и неторопливо доедал суп. Голода он уже не испытывал. Его тряс какой-то странный, напавший вдруг озноб. Может быть, оттого, что он узнал о немцах в его родных краях, или что ему предложили работу в органах, или что сам он чудом остался жив. Он ел, ежился и смотрел по сторонам. Лейтенант смотрел на него грустными глазами. И Николай вдруг увидел, что лейтенанту всего лет двадцать пять на вид, но голова у него седая.
— Ладно, — сказал Кузьмин, кладя ложку на стол, — я готов, приказывайте.
С этого дня он был зачислен разведчиком Н-ского отдела НКВД. И еще десять суток отрабатывал легенду и самые необходимые навыки, без которых разведчику нечего было делать за линией фронта.
7
Лейтенант Дмитрий Дмитриевич Граве был сыном латышского стрелка. Отец его, кадровый чекист, учил: в особой ситуации каждый человек может вести себя несколько странно и, быть может, даже подозрительно. Как, к примеру, вот этот парень, умный парень Николай Кузьмин. Глупо не использовать его возможности, его молодость, его желание отомстить врагу. Граве сумел убедить майора поверить и отдать Кузьмина ему.
В особом отделе отрабатывалась легенда. Командование армии интересовала вся та территория, которая была занята гитлеровцами в Ленинградской области. Какая там техника? Какая авиация? Как, что, когда? И на все эти вопросы приходилось давать ответ обыкновенным людям, тем, которые жили не для бессмертия, потихоньку делая свое дело, но которые вошли в это бессмертие.
Легенда была самой простой. Николай Кузьмин — моложавый. Его можно было выдать за парня шестнадцати-семнадцати лет: дескать, был на окопных работах… С ним пойдут еще два паренька: один из особого отдела, тоже молоденький, третьего найдут сами.
— А у меня тут корешок в Ленинграде, вместе в аэроклубе мастерили планер. Пойдет? — предложил Николай.
— Приведи, посмотрим.
Петя Петров оказался очень рассудительным.
— Паспорт у тебя есть, герой? — спросил Граве.
— Будет, — с уверенностью сказал парень.
— Скоро?
— Года через…
— Два.
— Почему? — обиделся парень. — Полтора.
— Стало быть, тебе четырнадцать?
— Стало быть.
— Николай Кузьмин задачу тебе разъяснил?
— Так точно.
— Справишься?
— Так точно.
— Ну и отлично.
На отработку версии «подростка» ушло еще два дня. Потом командование отдела приказало всем троим дать сутки на отдых
Учеба кончилась, начинались будни. С выстрелами, страхом, опасностью, гибелью, но и с надеждой на Победу.
— До завтра, — сказал Граве.
— До завтра, — сказали разведчики.
Проходило лето. Шла война. Все чаще самолеты с крестами на крыльях летали над городом. Нева была серой и суровой.
Разведчики готовились к работе.
8
Николай вышел из красивого дома на углу набережной Фонтанки и Невского проспекта. Прошелся по Невскому, просто так прошелся. У него был мандат такой, что ему не страшен был никакой патруль. Он упивался свободой и радовался жизни. А завтра он пойдет в тыл к врагу, и от того, каким он там будет, насколько точно выполнит свой долг, в какой-то степени зависит исход битвы за Ленинград. Так ему казалось, и это было здорово! Разве он мог предположить, что грядущая битва за Ленинград не будет окончательной. Быть может, то, что сделает боец Кузьмин, пусть на день, или на час, или на минуту приблизит конец войны. Это грело.
В запасе у него было три часа, он шел по Невскому и, предвкушая встречу со своей любимой Тосей, не задумываясь, вскочил в трамвай. Он мчался на трамвае и думал о ней, думал о своей будущей семье, а в лицо ему хлестал ветер с дождем (стекла в трамвае были выбиты).
Но дверь Тосечки оказалась заперта: ни ее, ни матери, ни отца. Николай не виделся с ними давно и не знал, что отец уже давно в народном ополчении, а мать с дочерью на окопных работах — тех самых, на которых, по легенде, работал и он, Николай, только ближе к городу.
«Странная легенда, — подумал Николай, — как будто бы меня не расстреляют, если поймают, за то, что я рыл окопы. Но с командованием не спорят, им виднее».
Николай еще раз подергал дверь и, наконец, оторвав от папиросной пачки клочок бумаги, написал на нем: «Я люблю тебя, Тосечка, люблю и вернусь. Жди».
Он вернулся в казарму.
9
Выступать надо было на следующее утро. Разведчики расположились в отгороженном углу казармы. Николай и Петр подошли к своим койкам.
— Привет, мужики, — послышался голос, принадлежавший третьему из группы — Ване Голубцову.
— На всю жизнь, что ли, решил отоспаться? — спросил Николай.
— Почти на всю, ложитесь, завтра чуть свет…
Николай, Иван и Петр заснули. Только Николай подумал перед сном, что переход линии фронта в четверг здорово: в четверг все здорово, но тут же отогнал от себя эти мысли — он не верил в приметы. Хотя почему бы не верить в хорошие?
Утром всех троих посадили в легонький полугрузовичок. Николай вспомнил, почему при очередной встрече с ним начальник разведотделения особого отдела Ленинградского фронта Граве пришел к выводу, что такой человек нужен в разведке.
«Помнишь, мы с тобой обедали?»
«Помню».
«А сколько человек тогда находилось в зале?»
«Тридцать один».
«Неправильно, тридцать».
«Тридцать один, вы не заметили одного за дверью».
Оба рассмеялись.
«Ну, а буфетчицу как зовут?»
«Наталья Ивановна».
«Точно, молодец. Ну, а?..»
«Да помню я все, Дмитрий Дмитриевич, я же знал, что вы меня проверять будете, вот и запомнил…»
Граве спросил его:
«Ну, значит, согласен?»
«Естественно, война ведь».
«А после войны?»
«Посмотрим… А оружие дадите?»
«Не положено тебе оружие, — говорил Граве, — твое оружие — твоя смекалка. А когда надо стрелять — это, считай, для разведчика провал. Ведь в перестрелке тебя могут убить, я прямо говорю. Береги группу, если вы не вернетесь — с тобой уйдут те данные, которые ты собрал, а это может обернуться гибелью для всех».
«Для кого — всех?»
«Для армии. Такие случаи бывали».
Может, загнул Граве, а может быть, и нет.
Еще Николай, глядя на мелькавшие повсюду кусты, ощущая скорость грузовика, вспомнил вчерашний трамвай: как он мчал его к Тосечке!..
А вот у Вани Голубцова вообще никого нет — ни девушки, ни родителей; детдомовский он. Оплакать некому будет. А у Пети Петрова есть родители.
10
Грузовик остановился. Впереди в дымке виднелся овраг. До него еще с километр. Тишина. Удивительная, гнетущая в условиях войны тишина. Разведчики дошли до кустов и залегли. Грузовик развернулся и встал. По приказу он должен был развернуться и ждать три часа. Если в районе внедрения начнутся выстрелы, мчаться обратно и доложить о провале. Через три часа выстрелов не было.
Дождь. С одной стороны, это хорошо. Сплошная пелена дождя все скрывает от людских глаз, шум его помогает заглушить собственное дыхание. Но с другой стороны, кто и когда по своей воле полз по глинистой земле или траве под дождем?!. Как отлетают капли дождя от лепестков цветов, как отлетают они от луж и брызгают прямо в глаза, как невыносимо хочется не обогреться, нет, эту роскошь невозможно себе даже представить, но хотя бы ощутить, что по твоему телу не бьют, не бьют, не бьют тысячи брызг.
Николай посмотрел на свою группу. Держатся ребята. Они ползли по своей земле, но прятались, потому что находились в тылу врага. «Вот если бы так, под дождем, но только без цели ползти, — подумал Николай, — я сошел бы с ума, а теперь вроде ничего — оправдано ситуацией».
